С любимыми не расставайтесь...

На календаре зима, за окошком - хмурая осень,  в душе весна. А все потому, что любовь!!!

 Подбирая материал для мероприятия ко Дню Святого Валентина, не смогла обойти вниманием ставшую уже классикой "Балладу о прокуренном вагоне". Все знают и любят это пронзительное стихотворение, и наверняка знакомы с историей его создания, и все-таки...

Автор "Баллады о прокуренном вагоне"Александр Сергеевич Кочетков (1900- 1953). Человек, в жизни которого была настоящая Любовь, а иначе как могли появится такие стихи.

Вот что пишет о нем поэт и переводчик, современник Александра Сергеевича, Лев Озеров:  "Он - ровесник нашего века. Окончив Лосиноостровскую гимназию в 1917 году, он поступил на филологический факультет МГУ. Писать Кочетков начал рано - с 14 лет.

За сочинениями Кочеткова возникает их творец - человек большой доброты и честности. Он обладал даром сострадания к чужой беде. Постоянно опекал старух и кошек. "Чудак этакий!" - скажут иные. Но он был художником во всем. Деньги у него не водились, а если и появлялись, то немедленно перекочевывали под подушки больных, в пустые кошельки нуждающихся.

Он был беспомощен в отношении устройства судьбы своих сочинений. Стеснялся относить их в редакцию. А если и относил, то стеснялся приходить за ответом. Боялся грубости и бестактности.

У него были длинные, зачесанные назад волосы. Он был легок в движениях; сами движения эти выдавали характер человека, действия которого направлялись внутренней пластикой. У него была походка, какую сейчас редко встретишь: мелодична, предупредительна, в ней чувствовалось что-то очень давнее. У него была трость, и носил он ее галантно, по-светски, чувствовался прошлый век, да и сама трость, казалось, была давняя, времен Грибоедова.

Он был приветлив и дружелюбен. Даже в состоянии недуга, недосыпа, нужды, даже в пору законной обиды на невнимание редакций и издательств Александр Сергеевич делал все для того, чтобы его собеседнику или спутнику это состояние не передавалось, чтобы ему было легко."

 История появления "Баллады" прекрасно описана в записках любимой жены поэта Нины Григорьевны Прозрителевой: "Лето 1932 года мы проводили в Ставрополе у моего отца. Осенью Александр Сергеевич уезжал раньше, я должна была приехать в Москву позднее. Билет был уже куплен - Ставропольская ветка до станции Кавказской, там на прямой поезд Сочи-Москва. Расставаться было трудно, и мы оттягивали как могли. Накануне отъезда решили продать билет и хоть на три дня отсрочить отъезд. Эти же дни - подарок судьбы - переживать как сплошной праздник.

Кончилась отсрочка, ехать было необходимо. Опять куплен билет, и Александр Сергеевич уехал. Письмо от него со станции Кавказской иллюстрирует настроение, в каком он ехал. (В этом письме есть выражение "полугрущу, полусплю". В стихотворении - "полуплакал, полуспал").

В Москве, у друзей, которых он извещал о первом дне приезда, его появление было принято как чудо воскрешения, так как его считали погибшим в страшном крушении, которое произошло с сочинским поездом на станции Москва-товарная. Погибли знакомые, возвращавшиеся из сочинского санатория. Александр Сергеевич избежал гибели потому, что продал билет на этот поезд и задержался в Ставрополе.

В первом же письме, которое я получила от Александра Сергеевича из Москвы, было стихотворение "Вагон" ("Баллада о прокуренном вагоне")..."

И вновь Лев Озеров: "Иногда о поэте читатель и слушатель узнают по одному стихотворению, которое - случайно или не случайно - ставится во главу всего творчества. Таким стихотворением для Александра Кочеткова стала "Баллада о прокуренном вагоне". Прекрасное стихотворение. Редкая удача. К счастью, оно далеко не единственное:

Чеканка ночи стала резче.

Сместился вверх воздушный пласт,

И загудело все, и вещи

Запели - кто во что горазд -

Из-за реки, ветлой грачиной,

В корону мартовскую хвой...

А здесь, под кровлей, домовой

Зачиркал, зашуршал лучиной.

Шесток, заслонкой дребезжа,

Заплакал песенку дождя.

Подсвечник протянулся выше,

Колыша радужным крылом.

Смолой закапал ветхий дом,

Гроза рассыпалась по крыше -

И звезды свежие зажглись.

Моя далекая, проснись!

Сместилась к небу зыбь дневная.

Неудержимо и светло

Лечу в незримое жерло,

К тебе желанье простирая.

Какую бурю нанесло,

Сквозь поры, клеточки и щели,

В твое жилье, к твоей постели,

К твоей душе!

          Еще сквозь сон,

Скажи с улыбкой: это - он

Послал крылатого предтечу

Весны, творимой вдалеке...

И окна распахни - навстречу

Моей кочующей тоске!

***

Я разогнал собак. Она еще

Жила. И крови не было заметно

Снаружи. Наклонившись, я сперва

Не разглядел, как страшно искалечен

Несчастный зверь. Лишь увидав глаза,

Похолодел от ужаса. (Слепит

Сиянье боли.) Диким напряженьем

Передних лап страдалица тащила

Раздробленное туловище, силясь

Отнять его у смерти. Из плаща

Носилки сделал я. Почти котенок,

Облезлая, вся в струпьях... На диване

Она беззвучно мучилась. А я

Метался и стонал. Мне было нечем

Ее убить. И потому слегка,

От нежности бессильной чуть не плача,

Я к жаркому затылку прикоснулся

И почесал за ушками. Глаза

Слепящие раскрылись изумленно,

И (Господи! забуду ли когда?)

Звереныш замурлыкал. Неумело,

Пронзительно и хрипло. Замурлыкал

Впервые в жизни. И, рванувшись к ласке,

Забился в агонии.

              Иногда

Мне кажется завидной эта смерть.